* * *

Кто знает — что такое вдохновенье?
Пожалуй, не экстаз и не полет,
А попросту простор, отдохновенье
От мира, от сует и от забот.

И в том просторе, в тишине Вселенной,
Как только стихнет низкая молва,
Вдруг прозвучат свежо и вдохновенно
В ушах твоих прекрасные слова.

Тогда ты пребываешь в высшем благе,
Которому названье Благодать.
Так хорошо, что жалко и бумаге
Те словеса порою отдавать.

* * *

Эта волжская наша степь
С ковылями, хлебами, пылью
Костяку сообщила крепь,
Слабым мышцам моим — двужилье.

Здесь впервые — как после сна
Продолжительного — услышал:
Мировая дрожит струна —
И внутри меня, а не выше.

Здесь впервые — и не во сне, —
Как пред жизнью иль перед смертью,
Дымно смешивалась во мне
Пыль земная с небесной твердью.

Это светлое вещество,
Связи внутренние не руша,
Стало вдруг вторым существом,
Обозначило дух и душу.

* * *

Я так люблю родные дали
И мелочь всякую в быту.
Позволь мне, грешному, и дале
Любить и ширь, и тесноту!

Всю эту жизнь с ее тщетою,
С возней страстишек ли, страстей,
Всю Русь с великой нищетою,
Что ныне стонет под пятою —
Неужто, Боже, под Твоей?

Пошли мне дней моих продленье,
Озябшего лучом согрей,
Чтоб я увидел исцеленье
Несчастной Родины моей!

* * *

Сквер в инее. Никола Зимний.
Пушист и смутен ранний час.
Но в облаках маняще синий
Провал открылся как-то враз,

И сразу все — мой дом, и школа,
И сквер — в сияньи золотом, —
Как будто это все Никола
Широким осенил крестом...

Бывают же такие миги,
Когда среди бесцветных лет
Как бы по буквам древней Книги
Вдруг ясный пробегает свет,

И сразу жизнь вокруг — другая,
И скользкий тротуар — стезя:
Идешь, душою постигая
То, что в словах сказать нельзя.

* * *

Электронная болтовня,
Бесовское в стране веселье...
Кто-то молится за меня,
Потому и живу доселе.

Кто-то молится за меня —
Может, не на земле, на Небе —
О моем ежедневном хлебе,
Да чтоб больше в печи огня.

Может, бабушка за меня
Слезно просит в ногах у Бога...
И живу, дышу понемногу,
Хоть не легче день ото дня.

* * *

Вновь доносится до слуха,
Хоть и шумно на Руси,
Как е м у на грудь старуха
Пала: "Боренька, спаси!"
Я не ведаю: сама ли,
Или кто-то подтолкнул.
Девяностый год в Самаре,
Зной, толпы сердитый гул.

Он прижал ее могучей
И беспалою рукой,
И... проглянул из-за тучи
В это время враг людской.
Взгляд угрюмый и упорный:
Мол, старушка, погоди!..
У меня он точкой черной
Отпечатался в груди.

И с больной душою долго
Я ходил — сам словно тень.
Не смывала точку Волга,
Хоть и плавал каждый день.
А старушка? Что старушка,
Уж, наверно, померла,
Отлетела, точно стружка,
От родимого ствола.

* * *

У ларька седой инвалид
Потрясает во гневе палкой:
— Он что хочет, то и творит!
Я-то — червь, мне Россию жалко!
Эх, моя не стреляет палка,
Я пошел бы — душа велит!

Перекошен в страданье рот,
На виске мелко бьется вена.
А народ молча смотрит, пьет,
Деловито сдувает пену.

Лишь один — в длинный плащ одет,
Яркий галстук, — со свежей кружкой
Подошел: — На-ка выпей, дед! —
Сел за руль и умчал с подружкой.

* * *

Рабство и воля — вот две ипостаси,
Рабство — в наличии, воля — в запасе.
Копится, копится этот запас,
Завтра прорвется, а то и сейчас.

Вдруг сапожищами вышибут двери:
— Ну-ка с диванов вставайте, тетери!
Трусость пред нами виновна вдвойне:
В морду — поэта, банкира — к стене!

— С жизни снимавшие жирные пенки,
Ныне глядитесь вы только у стенки!
Вы задавали такие балы —
Вот вам и ствол из-под нашей полы!

...Рабство и воля — вот две ипостаси,
Рабство — в наличии, воля — в запасе.
Тихо в Отечестве, лишь из-за гор —
Дерзкой Чечни полыхающий взор...

* * *

У этого города много имен в голове,
А голова — за тучами, где от луны светло,
Он босые гранитные ноги купает в свинцовой Неве,
Но даже и эти ноги судорогой свело.

У этого города много имен под рукой,
Нам же кажется — их сочиняем мы.
Но лишь назовем — а город уже другой, —
Белея, выплывает из северной полутьмы.

Город-призрак, в котором реальные люди живут,
С теплою плотью, мыслящие горячо.
Загадочный город, то великан, а то лилипут,
Не опереться на твое каменное плечо.

Оно ускользает, и я сейчас упаду
В Неву ледяную и в ней исчезну навек...
Заколдованный город у Запада на виду.
И морской подгнивающий, ускользающий брег.

Никакому кровавому гению стены эти не взять,
Ибо стен этих нет — и провалится в бездну он,
И опять восстановится снежная хрупкая гладь
Над вздыхающей хлябью российских глухих времен.

* * *

Саше Громову

Он лицо щекотал, под ногами скрипел,
Невесомые руки он клал мне на плечи
И какую-то песенку, падая, пел,
Я ему подпевал, вырастая навстречу.

Чудо русской зимы, здравствуй, снова я здесь,
В подмосковном поселке, средь братьев по духу,
И бодрит мое сердце легчайшая взвесь,
Укрывая от глаз черноту и разруху.

Белый ангел летит и зовет к небесам,
Задевает крылами березу и ясень,
И мой друг молодой — видел я по глазам —
И со мной, и со снегом всецело согласен.

Так и шли мы вдвоем, небо благодаря
За послание белое, зимнюю славу.
Это было 13 ноября,
И была эта дата счастливой по праву.

* * *

Я глазами скольжу по поверхности жизни,
Просто солнцем любуюсь, листвой и рекой.
...Оступлюсь в глубину — и мгновенно на тризне
Я сижу — тишина, черно-белый покой.

Потому и скольжу по поверхности гладкой,
Чуть взъерошенной, ежели ветер дохнет,
Хоть порою прельщает чертами упадка
Жизнь и держит в руке подрумяненный плод.

От плода я вкушаю — куда же деваться,
И гляжу в телевизор — вскипает в груди.
Только в мире оваций, пиров, девальваций
Жить-то все-таки хочется, как ни крути...

Я опять оступлюсь, и в неведомой яме
Вспыхнет свет, грянет горькое "за упокой",
Но уже это — купол, и девушка в храме
Ставит тонкую свечку дрожащей рукой.

* * *

Я свободен от нищей любви,
От коротких ее подаяний,
От своих суетливых стараний
Свет возжечь у любимой в крови.

Я свободен... до края, до дна...
Только был мне и отклик сегодня:
— Я свободна! — кричит и она...
Нет двоих нас бедней и свободней.

* * *

О доме, о хлебе заботы,
Но будь хоть полсвета родни, —
Без Господа все мы сироты,
Без Бога мы в мире одни.

Тебе не помогут нимало
Ни мать, ни отец, ни семья
Нащупать концы и начала
В громадном клубке бытия,

Когда дует ветер зловещий
И кругом идет голова
Пред миром, где вещи на вещи
Налезли, слова на слова.

И только лишь с именем Бога
Просторен всегда окоем,
Молитвенно, чисто и строго
Во временном доме твоем.